Проекты

На вершине Вавилонской башни

Горизонты Мурадина Ольмезова

Мурадин Ольмезов. Зеркало к зеркалу. Книга стихов. Таганрог: Нюанс, 2012.

Как много мы теряли бы, если бы не имели возможности прочесть стихи или прозу, написанные на языке, которого не знаем. К счастью, человечество придумало такую вещь, как перевод. Эта мысль часто приходит мне в голову, когда я читаю стихи балкарского поэта Мурадина Ольмезова. Насколько беднее, бледнее, обыденнее была бы моя жизнь, если бы я не познакомилась с его удивительными верлибрами — одновременно короткими и глубокими, простыми и изысканными, свободными и гармоничными.

Каждый пишет, как известно, как он дышит. В этом смысле стихотворная техника верлибра предоставляет автору максимальную степень свободы, в то же время налагая на него максимальную ответственность. Об этом писал Борис Слуцкий: «Нерифмованный стих требует от поэта новых значительных мыслей и свежих чувств. Звоночки рифм иногда могут заглушить внутреннюю пустоту. В нерифмованном стихе формальных ухищрений меньше, и пустота обнаруживается скорее».

Давно стало общим местом утверждение «содержание само определяет для себя оптимальную форму выражения». Но как часто в стихотворных попытках самовыражения можно — увы! — встретить отнюдь не гармоничное взаимодействие, а беспощадную борьбу этих двух начал. А с верлибрами дело обстоит и совсем плохо: почему-то многие авторы считают, что любой поток сознания, неряшливо изложенный в стиле «чего моя левая нога пожелает», можно назвать стихотворением, написанным в свободной форме. Именно такие многочисленные «верлибры» виноваты в том, что данную технику часто считают чуждой русской поэтической традиции и даже ей противоречащей.

Но верлибры Мурадина Ольмезова, прочитанные мною по-русски, свободны отнюдь не от всяких ограничений, это не самодурное своеволие, а взгляд мудрого, внутренне свободного человека, обладающего безграничной фантазией ребенка, еще не знающего, что вечный двигатель изобрести невозможно. Их гармония основана на неожиданных и точных поэтических образах, на неповторимой авторской интонации.

1. Земное и небесное

Ведь душа твоя, знаю, крылата,

а в глазах твоих —

отсвет небесный.

Удивительно умение поэта видеть поэзию вокруг себя — в предметах и природных явлениях, в людях, в мертвой и живой природе. Даже в таком, казалось бы, мелком и не очень любимом многими животном, как лягушка, он может разглядеть проявление чуда жизни:

Эта лужа

была бы стеклянной,

не найди в ней приют

лягушонок,

пучеглазый

и гордый собой.

Камень, дерево, река, огонь, ребенок и старик, звезды, брошенный дом, ручей, зеркало, дождь, — все они разговаривают с поэтом, раскрываются, рассказывают каждый свою историю. Оказывается, «Камень к дереву зависть питает, / потому что не может расти. / Ну а древо стать речкой хотело б: / та течет, сколько ж видит она! / А вот речка завидует ветру — тот летает по воле своей, / не стесненный границами русла». Это стихотворение называется «Зависть». Вот такие маленькие шедевры буквально рассыпаны по страницам книги Ольмезова.

С одной стороны, видно, что поэт живет в реальном мире, его волнуют все жизненные проявления, в том числе и социальные проблемы, но в каждом текущем мгновении он прозревает нечто вечное, доходит до глубинной сути любого явления и щедро делится своими прозрениями с читателем. В этом и заключается призвание настоящего поэта, миссия, с которой он приходит в наш мир: соединить, сопрячь его — видимый, реальный — с миром потусторонним, горним. А ведь вселенная наша после большого взрыва расширяется и, как недавно открыли ученые, расширяется с ускорением. В последнее время энергия разрыва как будто проникает из космоса в человеческие души и все труднее становится преодолеть разобщение людей друг с другом и каждого со своим внутренним «Я» и с окружающим миром. Человеку, погрязшему в суете выживания, обманутому яркими гламурными рекламными призывами, втянутому в бесконечную гонку потребления, становится все труднее остановиться и просто посмотреть на небо, оглянуться и увидеть, что идет дождь или светит солнце, вспомнить, что есть вечные ценности в жизни и есть сама вечность — не пугающая бездна, но всеобщий исток, к которому всё возвращается.

Мурадин Ольмезов совершенно естественно и органично обитает одновременно в двух мирах — обыденном и высшем, сакральном и профанном, объединяя их в своем творчестве. Отталкиваясь от нашей привычной, обыденной или/и ужасающей реальности, поэт неизбежно оказывается в реальности иной, как будто, зная тайный канал, выныривает из конкретной точки времени и пространства в некий вневременной и врепространственный мир. Например, его автобиографичное стихотворение «Родители мои, как все балкарцы…» начинается с описания совершенно реального чудовищного исторического факта — депортации всех балкарцев (включая детей, стариков и безногих фронтовиков!) в Среднюю Азию и Казахстан в 1944 году. Для поэта, родившегося в изгнании, это, несомненно, событие огромной важности, личная глубокая душевная травма. Но он не скатывается ни в пафос гневных обличений, ни в жалобы на несправедливость судьбы и людей. Уже к третьей строфе повествование плавно и незаметно перетекает из плоскости реальных событий на более утонченный, метафизический план: «С тех самых пор меня передает / ночь дню, а день — опять вручает ночи…», и завершается стихотворение чудесным, полным надежды финалом, который я с удовольствием приведу полностью:

Вот так я и живу, как и родился, —

в неволе, в заточенье, под надзором.

Но все-таки лелею я надежду,

что где-то существует вечный день

(а почему не может день быть вечным,

коль достоверна сущность вечной ночи?)

и я туда когда-нибудь проникну.

Объединяя в своем творчестве мир поту- и посюсторонний, Мурадин Ольмезов совершает невозможное — совмещает несовместимое. Его стихи, как линия горизонта, соединяют земное и небесное в недостижимом прекрасном далеке.

2. Поиски себя

Я однажды

себя потерял.

Средь людей

я искал себя долго…

Но нашел,

как ни странно,

средь птиц.

Ту же самую — объединяющую — роль поэт играет в отношениях человека с природой. В наше время, казалось бы, даже дети знают, что человек является частью природы, и все-таки большинство человечества продолжает считать себя царем природы, предпочитая жить в рамках антропоцентрической парадигмы (пока природа ему это позволяет). Великолепно выпадение поэта из этого преобладающего предрассудка. Очеловечивая явления живой и неживой природы и, напротив, обнаруживая природное, стихийное начало в человеке, он строит отношения человека и природы даже не на равных, а на родственных началах.

В стихах Мурадина Ольмезова человек и природа отражаются друг в друге, как в зеркалах, поэтому так символично название его последней книги: «Зеркало к зеркалу».

Про то, что в мире поэта камень, река и ветер могут завидовать друг другу, я уже упоминала. А еще у него зеркало может состариться и перестать смеяться «звонко, как когда-то», крыльцо — убежать от дома с протяжным криком, ветер — молчаливый и задумчивый — сидеть над обрывом, свесив ноги, дождь над городом — не смеяться, а плакать, а звезды, окоченев от мороза, — стучаться к нему в окно.

Взаимопонимание поэта и природы настолько тесное, что безоговорочно веришь, когда Мурадин Ольмезов вопрошает: «А что, разве звезды не люди, / не братья мои?», когда он жалеет деревья, которым тяжело жить в городе: «Всю эту ночь / я выводил деревья / из города. / До самого утра», когда пишет о том, что снится птичьим гнездам долгой холодной зимой: «Пока ждем, / чтоб весна наступила, / в птичьих гнездах / мечтанья их спят», когда разговаривает с цветком и родником:

Чья ты улыбка, цветок?

Кто тебя здесь обронил?

Девочка?

Птичка?

Песенка чья ты, родник?

Кто тебя здесь обронил?

Мальчик ли?

Дождик?

В этом коротком стихотворении единство человека и природы выражено, на мой взгляд, с красотой и точностью поэтической формулы.

3. Космогония

Камень сам —

время,

сжатое в точку

В мире Мурадина Ольмезова природные предметы и явления роднятся не только с человеком, но и друг с другом. Они плавно перетекают одно в другое, вовлекая в круговорот взаимных перевоплощений и само время, создавая образ вечно живой, непрерывно меняющейся, пульсирующей вселенной и подводя читателя к идее единства мира, которая кажется такой естественной и простой, когда уже стала твоей, но так трудна для постижения, если идти к ней логическим, научным путем, что на это уходят долгие годы жизни.

А ведь вместо многих философских трактатов можно прочитать несколько стихотворений, таких, как «Суровые снежные скалы…», «Как облако в дождь превратится…», «Камень птицей хотел бы родиться…» и получить эту истину в дар от поэта, причем не как чужое, сообщенное тебе на уроке знание, а как личную, выстраданную, выношенную мысль.

4. Преодоление

…они ведут беседу по-балкарски,

                                                                                                 я говорю

                                                                                                 на звездном языке.

Говоря о книге поэтических переводов, невозможно обойти вниманием личность переводчика — соавтора и даже сотворца представленных произведений. По большому счету, каждый поэт — переводчик. Он транслирует читателю внутреннюю жизнь природных явлений, а также, по словам Марины Кудимовой, переводит себя на общечеловеческий язык. Но и здесь, как в любом деле, есть переводчики и … переводчики. Сделать точный перевод способны многие, но передать особенности поэтической индивидуальности автора, пишущего на редком языке древнего горского народа, на котором сейчас в целом мире говорят всего около 120 000 человек, донести до читателя все нюансы национального менталитета, — задача не из легких. В этом отношении нам повезло, потому что в Нальчике живет и работает замечательный русский поэт Георгий Яропольский. Человек европейской культуры и образованности, выросший на Северном Кавказе, учившийся в нальчикской школе, имеющий среди друзей представителей всех народов этого многонационального региона, поэт мощного лирического дара и одновременно философ и аналитик по складу ума, здесь он не мог не стать переводчиком в самом широком смысле этого слова. Трудно переоценить значение фигуры переводчика в наше время, тем более для региона, который является болевой точкой огромной евроазиатской страны, переживающей тяжелый период сепаратизма.

Георгий Яропольский переводит многих балкарских и кабардинских поэтов, но, по-моему, его творческое сотрудничество с Мурадином Ольмезовым — случай особый, ибо здесь счастливо совпали какие-то глубинные вибрации, душевный строй. Личности автора и переводчика видятся мне равновеликими и чудесным образом дополняют и уравновешивают друг друга, даря нам ту высокую радость узнавания и взаимопонимания, когда хочется сказать: «Мы с тобой одной крови — ты и я!» Они словно взобрались на вершину Вавилонской башни, преодолев древнее проклятие человеческого непонимания. Как хорошо, что они оба умеют говорить на звездном языке! Может быть, этому способствует величественное зрелище двухголовой белоснежной громады Эльбруса, рядом с которым особенно отчетливо ощущается мелочная и преходящая природа человеческих распрей.

Как бы то ни было, стихи Мурадина Ольмезова, любовно выпестованные, свободные и прекрасные, доступны всем — читайте и наслаждайтесь.

Лужа у дороги

высыхает.

Девочка зачерпывает воду —

и ее на травы выливает…

Так птенцов пускают

на свободу.

Лера МУРАШОВА