Литературная критика, статьи, рецензии

Три ангела на помощь к нам спешат…

Три ангела на помощь к нам спешат…

Далеко не на каждом литературном фестивале бывает такая атмосфера, как на «Эмигрантской лире»: без невидимого шлейфа иерархичности, теплая, где приятие каждого естественно, а общая атмосфера единения органична даже там, где сразу же сложились свои группы тяготения. Бельгия подарила мне дружбу с прекрасным человеком, замечательным поэтом Татьяной Ивлевой, и я увезла домой не только обаятельный образ красивой, искренней женщины, органично сочетающей в себе непосредственность и строгость, порывистость и сдержанную элегантность, открытость, щедрость, готовность мгновенно откликнуться, прийти на помощь. Увезла я еще подарок, который меня радует до сих пор: её сборники стихотворений «Татьянин день» и «Неразгаданные сны».
У поэтов обычно легко выделить свое «место силы», в чем он незауряден, и к чему как магнитом стягиваются остальные составляющие его поэтического мира. В поэтическом мире Татьяны так безупречна форма, так классически выверена и в то же время богата своим разнообразием — жанровым, ритмическим, интонационным, так органично и глубоко она впитала в себя культурные коды мировой литературы, что читателю сразу задается мера предельного доверия и причастности к Слову, вводящему в мир чувств и мыслей высокого строя души. Она не боится легко вводить в свои тексты эпиграфы из произведений великих поэтов, их строки, потому что истинная поэзия это способ проживания жизни, где мера эстетика одухотворена красотою нравственного чувства, а оно не знает сравнения и иерархии, оно живет в одном пространстве со-беседования, со-чувствия и соразмышления, в зеркалах отражений духа, бесконечность которого так часто трагически диссонирует с конечностью внешней явленности, притяжение и разноустремленность которых, в свою очередь, рождает ту божественную пульсацию, к которой мы оказываемся тоже причастны.
В ее взгляде на жизнь нет и не может быть разделения на бытовое и поэтическое: нет иного способа видеть жизнь, кроме как через призму взгляда художника, который не перестраивает жизнь по своему замыслу, не вводит ее в рамки своих эстетических предпочтений, не знает понятия «процесс», а врожденным чутьем творца видит мир сразу в его неповторимой красоте. Это такая особенность взгляда – не выявлять красоту через отсеивание вторичного, не идти по пути «сотри случайные черты- и ты увидишь: мир прекрасен», а видеть сразу в его точно найденном ракурсе, как живописец. Каждая деталь берется в раму («в проеме белого окна Как примадонна на экране, Сирень цветущая видна»)
Во всей поэзии Татьяны мы не увидим малейшего отступления от взгляда на мир как на единую живую субстанцию, где неживое устремлено к живому («где дверь пернатым подражает», «сирень щекой прильнула к раме»). Это не просто всесилие олицетворения, это абсолютность гуманистического взгляда на мир, в каждом проявлении которого – таинство Жизни. И даже взгляд направлен не от человека к цветку, а от цветка к человеку, право которого на жизнь проверяется взглядом окружающего мира, от человека – к небесной просини, куда устремлена, «отрываясь от земли и примериваясь к небу», душа:
Душа молчит, тепла не просит
Иным предчувствием полна:
Ей в бесприютном небе просинь
Над взлетной полосой видна.
А еще музыкой, и музыка у Татьяны –некая универсалия из сферы вечно-природных ценностей, основ осознанного и внесознательного, способа жить и воспринимать мир: и камертон всему, и смысл, и форма его звучания ( И сквозняка незримая свирель Из чистого, как иней, серебра Впорхнув сквозь щели запертых дверей, Высокий звук держала до утра»)
В поэзии Татьяны Ивлевой время – особая категория: это и значимая отдельная тема, и форма раскрытия другой темы, переживания, и фон, придающий любой теме особую щемящую ноту. Но при всем разнообразии звучания этой темы отметим еще одну характерную особенность мироощущения поэта: время- это сетка координат, выявляющая ценности смыслы, время – это всполохи и прочерки мгновений. Именно отсюда импрессионистичность кисти, выхватывающей детали, сразу воспроизводящие целое в его внутреннем раскрытии: («в том доме девочка живет, Светясь протуберанцем челки»). Легкое, летящее перо поэта – это почерк поднебесья, и это перо знает, как закольцован мир, в котором все причудливо взаимосвязано, где плоть человеческая как письмена для природного, пусть так же скоротечного, но более вечного, чем дитя человеческое: так кисть рябины на белом снегу, с которой начинается стихотворение, оборачивается к концу вскрытой раной на белой руке, напоминая знаменитое тютчевское «все во мне и я во всем». Терпкие стихи Татьяны нельзя выпить залпом. Они лаконичны: емкость образов и их насыщенность говорят сразу и о многом, потому книгу стихов невозможно пролистать, над ними только молчать, возвращаться к строкам, печалиться, улыбаться, радоваться, удивляться – то есть проживать свое, не освобождающее от тяжести пережитого, а дающего ему другую оптику, другое измерение. Драмы пережитого оставляют раны, но они же дают новое пространство высоты и свободы, пусть и рожденной порой одиночеством, но кто познал в своих потерях и обретениях Божий замысел, кому изначально было обещано счастье в его простом человеческом измерении? При любой полноте жизни неизбежно то, о чем писал Хименес: «… все равно уходит каждый на свою звезду» («Родись хоть принцем, хоть поэтом — свой путь земной пройдешь один»). Путь свой пройти суждено одному, счастье- встретить спутника, рядом с которым меркнет пугающее око вечности, ибо не каждому под силу смотреть ей в глаза, уходить от вибрации ее затягивающих черных пустот.
…Годы выстрелами щелкают,
Целясь в жилку на виске,
Карий взгляд под рыжей челкою,
Револьвер дрожит в руке.
И дрожит душа невольница,
Не повинная ни в чем,
За нее с поклоном молится
Бледный ангел за плечом.
Поэзия Татьяны- сочетание неженской смелости и нежности, взыскующего ума и одаряющей любви, это биение сердца на пороге жизни и ее растворения в мире («На границе тьмы и света Певчим ангелом служу»).
Иногда словом человек невольно проговаривает то, что сам еще не осознал и не мыслил. Поэт – певчий ангел, но насколько утешны его песни, если сам он в этом мире слаб и не ведает, есть ли за его плечом бледный ангел-хранитель, если за ликующим прославлением Создателя («Да здравствуют осень, весна и зима! Да здравствует щедрое лето! А также и тот, кто – в сиянье ума – Однажды придумал всё это») звучит тревожный вопрос маленькой песчинки в мире бесконечности: «Нужны всем на свете зима и весна, И осень, и яркое лето. А я? Для чего и зачем я нужна, Дыханьем июня согрета? Какой во мне толк? И какой во мне прок? Песчинка, былинка, травинка… Тире, многоточия, ниточки строк Да странной судьбы паутинка…»
Душа, обращенная к высокому, не может жить вне молитвенного настроя. О чем наши молитвы, ведает каждый из нас, но молитва Поэта – всегда особая: «О Ты, что слово первое сказал И отпустил его в предел земного, Ты -что мне свет, Ты- что мне зренье дал, Дай острый слух– Твое услышать слово, Летающее эхом среди скал».
Чуткость такого поэтического слуха оборачивается чудом: то ли сердце вбирает из мириадов ночных небесных огней, то ли небесный свет считывает наши потаенные голоса, чтобы ответить заветным посланием:
Глядит ОН из тьмы миллионами глаз,
Глядит, не давая ответа.
Он мудр и всевластен. Он пестует нас.
А это — благая примета.
Он шепчет: «Дитя, выпей чашу до дна!
Мы в тесном родстве…И запомни:
Ты так же как все, и нужна, и важна-
Не зря вас держу на ладони…»
Душа, как свеча, трепещет на ладони мироздания. Любая частность бытия- тень большой драмы . Свеча -один из ключевых образов в поэтике Татьяны Ивлевой. Все, столько раз сказанное многими об одном и том же, кто-то один умеет так выразить, что чужие слова становятся собственным обретением. «Ода горящей свече» — это не просто рассказ о том, как в неравном поединке с мраком выстояла маленькая свеча, это эпическое полотно, в которое вырастает символика произведения:
Свеча горела, не жалея воска,
Отпугивая тени за спиной,
Сошедшие ко мне с полотен Босха,
Чтобы в ночи расправиться со мной.
Свеча во мрак свое вонзала жало,
С бесстрашием приняв неравный бой.
То замирало пламя, то дрожало,
От мрака заслонив меня собой.
Подсвечник медный цвета купороса
Поддерживал свечу в ночном бою.
Сто тысяч лет никто так не боролся
За душу опаленную мою.
Бранное поле стола и пример героического свеченья – это одна ипостась борьбы человека с тьмой, а другая – это борьба за шанс, «упущенный когда –то в сражении с самим собой не отступиться и не сдаться и в схватке со слепой судьбой невинным, как дитя, остаться…». Чувство презумпции вины за возможность малейшего отступления – это и сила духа человека, перед которой, как пророчил Ф.Тютчев, даже в безнадежном бою с Судьбой смертный обретает победу ( Пускай Олимпийцы завистливым оком Глядят на борьбу непреклонных сердец. Кто, ратуя, пал, побежденный лишь Роком, Тот вырвал из рук их победный венец).
Можно ли быть счастливым при такой высокой мере требований к себе, если жизнь так часто ставит перед выбором, где только компромисс обещает синицу в руке, а другой выбор обрекает на пустоту одиночества или на потерю мечты как единственно желанной или возможной жизни? Нас тьмы и тьмы – тех, кто учился наступать на горло собственной песне и приходить к позорному ли, неизбежному ли благоразумию, и для этого надо было перенастраивать внутреннее «я» на другие шкалы измерений. А если не дано ей, вечной изгнаннице, своего рая, останется «с наперсток любви и без счета потерь, Но вдоволь труда и напрасной надежды. Теперь мы не судим, не ропщем теперь, Мы стали мудрей и терпимей, чем прежде».
Через все стихи проходит нота щемящей горечи по несбывшемуся. Вновь и вновь восстающая из пепла душа идет путем своих испытаний, но откуда это ощущение света? Свет пробивается сквозь темноту и одиночество, и ангел утешный, и ангел певчий, и ангел отверженный – все они вечные паладины любви, надежды, веры стоят за нашими плечами.
И сказал Господь, закончив дело:
Будешь грешным, будешь бренным , тело.
Дам лишь миг земной тебе уделом,
Не войдешь вовек в мои пределы.
А тебе, душа- ночная птица,
Малый шанс даю ко мне пробиться:
Научись любить, страдать, молиться.
И тогда открою дверь темницы
Талант не знает монотонности, ему тесны всяческие рамки, поэтому стихи Татьяны Ивлевой так разнообразны: в них свет и тени драмы и лирическая ирония и самоирония, парадоксы («ведь я -частица взбалмошной природы»), песенные фольклорные мотивы и звонко-весенние ноктюрны , афористичные четверостишия и недетские считалочки, сила скрижалей и скитальческая полынность слова… И в этой стихии малых лирических жанров нет ни одного случайного: в каждом из них есть такие строки, которые хочется запомнить, цитировать, и не только потому, что найдена лучшая форма для значимой мысли, но и потому, что есть что-то внутри нас, где ревнители самых различных эстетических предпочтений, зорко стоящие на страже изгнания из искусства того внутреннего закона внутри нас, о котором писал Кант, отступают перед его красотой, прошедшей через горнило испытаний и задающей осиянную благодатным светом высоту сыну человеческому. Мы разучились смотреть на человека вне аксессуаров роскоши, красоты, успеха. И вне подлинности того единственного чувства, которым оправдан будет каждый шаг.
Татьяна Ивлева, поэт, открытый миру, разделившая судьбу со многими народами («приемыш Европы, я Азии дочь»), она знает, что важнейшие законы человеческого сердца едины в Париже и Венеции, Монголии и Сахаре, Казахстане и Германии, что самый совершенный язык для всех народов- это язык звезд над головами («Принять весь мир и всё понять мгновенно, Что было, есть и станется потом… Открыться мирозданью вдохновенно И ощутить его как отчий дом»), а здесь, в миру, все, что нужно, это «свеча на столе, жемчуг речи родной, вечернего сада роса и прохлада, да нежная жалоба птицы ночной». Татьяна – очень русский поэт, жемчуг речи родной в ее стихах пленительно-прекрасен, она в едином поле культуры, в живом диалоге со всеми теми, чьи имена, наравне с Метерлинком, Аполлинером, Омаром Хайямом, Рильке входят в пространство и миры ее стихов: М.Лермонтов, А.Ахматова, Б.Окуджава, М.Светлов… («Но даже когда с океаном сольюсь, Исток мой забыть не могу»). В сокровищницу русской эмигрантской поэзии Татьяна Ивлева внесла свое достойное Слово, словно проверяя этот мир взглядом многих и многих тех наших современников, которым время открыло границы и выбор («Мой брат эмигрант, мы не там и не здесь»). И имена друзей, наших современников, кому посвящены поэтические строки Татьяны, так же органичны. «Научись любить, страдать, молиться…» — этот ответ свыше можно услышать только прислушиваясь к собственному сердцу, если выпало попасть в жизнь – желанную страну с лимитом времени и места. И если в этой стране рядом с вами горит окно, за которым живет поэт, который днями ходит по острой грани бритвы, а по ночам творит свои молитвы, будьте уверены: «пока он жив, в ночи пребудет свет», пока он жив, вы не одиноки. И пусть длится его жизнь, потому что ему подвластно то, что мы так часто не имеем смелость сделать: не можем сказать заветные слова, а он живет, чтобы мы обрели право и смелость совершить подвластное только нам:
Я живу, отстранясь от витрин равнодушного рая,
От гламурных друзей и от светских престижных пиров.
Я живу, я дышу, на утраты свои невзирая,
Не считая предательств, прощая ревнивых врагов.
А в окно бьется дождь. И неясно –весна или осень.
Дождевою водой наше время сквозь пальцы течет.
И, тебя утешая, твержу: «Я люблю тебя. Очень».
Остальное подвластно не мне. Остальное не в счёт.