Конкурс им. Салиха Гуртуева, Конкурсы, Новости

Победители конкурса поэзии имени Салиха Гуртуева «Есть родина, — а значит, счастье есть» 2023 года

Победители конкурса поэзии имени Салиха Гуртуева «Есть родина, — а значит, счастье есть» 2023 года

1 место – Уварова Елена, Мытищи, Московская область

Алма-Ата

Пока ж/д-состав играет соло

и небо обожжённое мертво,

запомни город с обликом монгола,

с ленивой добродушностью его,

уставший, но не сломленный до срока,

безветренный с утра и дотемна,

с распахнутостью выкрашенных окон,

с молитвой, залетающей в дома.

 

Вдали осколки матового солнца

запутались в закатной полосе,

и пыль, поднявшись, падает и жмётся

к торговкам на обочинах шоссе.

Тоска, как пёс, гляди, бежит по рельсам,

не выключить её привычный зов.

И поезд твой выстукивает песню,

в которой нет ни музыки, ни слов.

 

Солдатик

Над крылечком подъезда висит темнота.

Тётя Гуля-уборщица кормит кота

и от грязи дороги спасает.

Много лет длится битва с опавшей листвой,

где она – санитарка, связист, часовой,

запылённый солдатик Аксая.

 

Руки стёрты, морщинисты, пахнут дождём.

Но пока на притихший стареющий дом

гонит осень свои легионы,

тётя Гуля до ночи стоит на посту,

улыбается ветру, глядит в пустоту.

И летит к ней звезда на погоны.

 

 

***

Сбереги эту улицу с видом на дом,

затихающий в полдень, гудящий под утро,

менестреля-шмеля, что поёт ни о ком,

опыляя асфальт и дворовую утварь.

 

Сбереги соловьиную хмарь и забор,

где на досках черны письмена и портреты,

и листву – не сметённый газонный декор,

не менявшийся здесь с прошлогоднего лета.

 

И когда я зачем-то отсюда сбегу,

не заметив, как ночь причитает старухой,

в задымлённую даль и в такую пургу,

от которой не греет любовь и сивуха,

 

где кусается снег и ползёт в сапоги,

и до самого мая не думает таять,

сбереги этот дом и шмеля сбереги,

положив их в мою заскорузлую память.

 

 

***

Будет вечер долго лучиной тлеть,

и когда сорвётся печаль с цепи,

расскажи, апа, как взрослела смерть

и скиталась жизнь по сухой степи.

 

Там глядел на солнце великий хан,

и дорога ветра была легка,

по утрам в полынь вытекал туман,

как шубат из рваного бурдюка.

 

Дух времен хранит в сундуках печаль,

помнит зло и волчий оскал джунгар,

Кабанбая зов, оглушавший даль,

грозный свист воинственной Гаухар.

 

Чтоб не гас огонь в вековой печи,

в пиалах не стыл ароматный чай,

разбуди историю, не молчи,

поднимай с колен меня, поднимай!

 

                  ***

Когда в чужой стране, в январских лапах,

зажатый в съёмный старый монолит,

почуешь, как тоска к тебе на запах

придёт и по-собачьи заскулит,

седлай коня, закидывай баулы,

езжай тропой, закованной под лёд,

туда, где ветер с песнями Джамбула

седую бездорожицу скребёт.

 

Пока ковылья высохшая стружка

с высокого холма слетает в ров,

зажми в ладонях солнце, степь и кружку,

наполненную чаем до краёв.

Здесь дух костра не старится, не меркнет,

земля скрипит, как ветхое седло.

И жизнь благословляет в небе беркут,

и в памяти кочующей светло.

 

 

2 место- Юлия Пискунова, Новосибирск

 

 «И в сторону солнца лицо поверни»

 

Начало

Искала имя родины… Нашла…

Оно в морщинах материнской боли…

И тени отступили от меня.

                       Миясат Муслимова

 

Туго спелёнута. Молча лежу на столе, в коммуналке.

Солнце над клёнами бьётся в окно и ни шатко ни валко

стрелка огромная падает – помню вибрацию гула.

Смутно знакомая женщина, сидя у плитки, уснула.

 

Странное слово «щи» мне говорила, пока не уснула.

Солнца алеющий свет протянулся до самого стула.

Пробую кокона стены раздвинуть – стоят же все прямо…

Вскинулись локоны – мне улыбается.

Сердце напомнило: мама.

 

Чужой дом 

 

Остался дом… В предчувствии тепла

Стучатся птицы весело и дробно

В стекло…

Расул Гамзатов

 

Искрящаяся пыль снегов и ломтик света меж домами

меня встречает – будто к маме попала. Запах пирогов

доносится и голоса детей и взрослых не смолкают.

И взглядом пёс–«ты кто такая?» – лениво спросит. «Полчаса, –

отвечу псу, – мне дай побыть вот тут, у домика чужого

и Рождество тут встретить снова, связать разорванную нить

воспоминаний: свет в окне и хруст морозный тёмных сосен…»

– Ты тут жила? – меня он спросит. – Ну ладно, стой, но по весне

пришла бы лучше на огни, сейчас замёрзнуть-то не долго!»

…Я постою ещё в посёлке, в соцветья собирая дни.

 

Тайный сад

 

Тот случай, что «сослал» из Колымы в Сибирь,

улучшил мне погодные условия.

Но в венах-то по-прежнему – чифирь.

Как зелье, защитит от хладнокровия.

Мой внутренний ночной безмолвный сад,

где сопки – складки платья подвенечного…

Любое место можно выбрать наугад,

упасть в сугроб и стать всем небом, вечностью.

Закон таёжный краток: «Нападут – убей».

Он не одобрен местной конституцией.

Во внутренней стране всего важней –

закон «варенья голубичного на блюдце»,

гласящий: «Прежде чем покинуть этот мир,

его попробуй сделать совершеннее».

Хотите, привезу вам сувенир?

Хотите, я вам вышлю приглашение?

 

***

 

Приветливо солнце, широки дороги

На доброй земле, где я рос и живу.

Где если кому я и кланяюсь в ноги,

То только цветам, которые рву.

Расул Гамзатов

 

Зачем мне так остро? Скажи, полуостров, хоть слово – ведь слово так много уже.

Полярные речи расцвечены пёстро, а ты лишь касаешься мягким туше

ступней горечавкой и, выдав мне справку листочком слетевшим берёзовым, ждёшь,

когда я созрею, рассудком иссякнув, пойму иероглифы тундры – чертёж

на зелени листьев, сложив воедино и клюкву, и клевер, морошку и хвощ.

Я верю, что вереск накроет суглинок моих перекопанных опытом рощ.

Я верю, что дремлик не дремлет, что пижма во мне, как в тебе, плавит горечь лучом.

Иду, не насытившись истиной книжной, по мхам Заполярья, подставив плечо

туманам и звёздам. Рецепты простые на справках лесных, без пустой болтовни:

«Смотри, будто видишь всё это впервые и в сторону солнца лицо поверни».

 

Логика случая

 

«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12:24).

 

Снова и снова на ржанище падает дождь.

Скошена, в блёстках серебряных спелая рожь вся.

Зря уповала на логики прочную нить.

Комлем вперёд происходит в великой причуде:

«Не упаду» – скажешь – наверняка упадёшь,

«Не ошибусь» – скажешь – тысячи раз ошибешься.

«Это конец» – скажешь – с гаком сто лет будешь жить.

«Не проживу без него» – скажешь – мигом забудешь.

 

Логика случая, логика смерти зерна:

если останется целым – проглотят, засохнет.

Если падёт и умрёт как ржаное зерно,

то возродится к покосу десятками зёрен.

Кончится музыка – ноты хоть знай, хоть не знай.

Кто-то откажет, как скосит – на «нет» и суда нет.

Плачет, но рубит деревья чувствительный Ной

ради Ковчега, во благо, под верой, под корень.

 

 

Параллель

 

Вот и кружит он птицей памяти,

Не забывшею ничего.

                  Салих Гуртуев

 

Разгребаю листья и сгребаю их обратно – чем ещё заняться,

если вечность впереди и края вовсе нет, хоть все его боятся.

Разбегаюсь, прыгаю, бросаюсь – нет не в листья, в жгучие ладони

океана, потому что знаю: полая калюка не утонет.

Всё, что накопилось ядовитым комом, сгустком, словом и укусом,

смылось океаном Ледовитым, и русалка снова стала русой.

Попросить, быть может, русских духов расстелить мне скатерть-самобранку?

Голод тела – мелочь, голод духа Мурманск утолил, лицом изнанку

заменив, сумев неразбериху мыслей упорядочить Потоком.

Он напомнил родину и тихий Тихий океан моих истоков.

 

***

 

Надглазурная роспись – cобачка, сирень, забор.

А под ними – на тысячи метров – всё глина, глина.

Летний дождь льёт на блюдце деревни моей, за бор

Как дольётся Господа чай, так остынет за путь свой длинный.

 

 

 

 

 

 

Круговорот

 

Пусть живущий встретит смертный час

Там, где колыбель его качалась.

                  Салих Гуртуев

 

Колыбельные песни, сибирские сказки, медовые пряники –

всё однажды исчезнет, всё ближе к развязке и вечные странники

успокоятся, песню споют о разлуках, любви и жестокости

и найдут утешенье в вязанье и внуках. Но будут опять расти

на лугах незабудки, и лодки причалят в семейные гавани,

и рассыплются блёстки по небу печали. В шелках или в саване –

ей, природе, не важно, в какие одежды наряжены странники.

Будут вечные песни и сказки, как прежде, медовые пряники.

 

***

 

А Земля — дрейфующий корабль

С вечными штормами за кормою.

               Салих Гуртуев

 

Попробуй себя ощутить тишиной,

Звездой безымянной над чащей лесной.

Взлети, упади и разлейся рекой,

Чтоб снова вернуться в желанный покой.

Попробуй на запах, попробуй на цвет

Туман, обнимающий нежно рассвет.

Над нами – как прежде, небесная синь.

Не смею сегодня о большем просить.

 

Carpe diem

 

Что же, наконец, осталось, кроме как «люблю» и «верю»?

Расул Гамзатов

 

Вникала в запахи ольхи, прислушивалась к цвету вишни

и всё что всем казалось лишним, взяла домой, в свои стихи.

Не запредельное ищу, мой якорь не в глобальном, вроде.

Пусть ничего не происходит – я обращусь к луне, плющу.

Услышу голос моря, пня и о своих перипетиях

расскажет камень… Carpe diem – поймать сиюминутность

дня, позволить сердцу замереть, когда всё сводится к прощанью

и радость, вышитую сканью, вплести в приятное молчанье,

пройдя оставшуюся треть.

 

 

3 место- Захарова  Ольга, Екатеринбург

 

 

Поминальная-колыбельная

 

Колыбельные пела, косы плела тугие.

Лето Господне — наследство твоё, Мария.

В палисаднике зацветает шиповник дикий,

Вдоль лесных тропинок алеет первая земляника.

 

Песней жаворонок ангелов радует,

Без него Господне лето не мыслится.

В косогор уткнулась тёплая радуга

Лёгким детским расписным коромыслицем.

 

Над молочной речкой, над кисельными берегами,

Плакали гуси-лебеди, Аленушку выкликали.

Брали с ладони ломти ржаного хлеба,

Тёплого от памяти и печали.

Через лето да через Лету к небу лебеди улетали.

 

И такая снежная круговерть от ледостава до ледолома.

И такая светлая благодать от ледолома до ледостава.

И седая полынь-трава, одолень-трава, разрастается по канавам.

Растираешь её в ладонях.

И вдыхаешь.

И пахнет домом.

 

 

Гуси-лебеди

 

Чёрная мамми пасёт гусят на краю земли.

Спит в шаткой хижине на страусовых ногах.

Ночью в висках гудят тамтамы из Сомали,

Под тонкой циновкой дремлет двузубая острога.

 

Посмотри— высок обрыв,

широка тайга,

глубока вода.

И они-то все, как один —

уродливы да упрямы.

Уж пора бы привыкнуть

да по каждому не рыдать…

 

Чёрная мамми обращается чёрной мамбой.

 

Каждый раз трещит позвоночник,

когда меняется ипостась.

На клыках выступает яд.

Отойди, укусит.

На изнанке век отпечатался личный иконостас.

В остывающий воздух беззвучно воет —

о гуси, гуси…

 

Пламя вечного юга сожрала вьюга,

оно не греет и не горит.

Острога сломалась о лёд.

Тамтамы окостенели.

 

Нет мёртвых у Бога.

Мамми, не плачь, смотри —

 

Над лесом весенним лебеди полетели…

 

 

Кали-Юга

 

Ныне сторож ли брату брат и сестра сестре?

У кого нам учиться миру и всепрощенью?

Каждого первого здесь окружают беда и бред,

Каждый последний — ренегат и невозвращенец.

 

Если Внутренняя Монголия стерта с карт —

Компас сердца выводит наощупь к родимым юртам.

Это значит — не будет нового Хасавюрта.

Это значит — останется русской Донец-река.

 

Нам достались кровавые смутные времена.

Нас накрыла стальными крыльями Кали-юга.

Дай нам, Господи, эту чашу допить до дна.

Чтобы нашим детям не пришлось убивать друг друга.